К сожалению, довести их до конца он не успел, однако в тех восьми кассетах, которые у меня на руках оказалось много небезынтересного.
Ниже приводится фрагмент, посвящённый периоду эвакуации и его работе на танкостроительном заводе на Урале.
Любопытно описание административной путаницы с подразделениями заводов - что объясняет несколько противоречивые данные о том, где какой завод работал в эвакуации.
Однако по мере продвижения фронта на восток,то есть в сторону москвытоже, положение становилось все серьезней, количество бомбардировок увеличивалось, на москву уже начали налетать не только вечером, а и днем были налеты, и вероятно нужнобыло что-то предприниматьдля того,чтобы те возможные разрушения были наименьшими. Тогда было принято решение о эвакуации части оборудования и части предприятий из москвы, в плановом порядке, без горячки, спокойно, того что в этот момент для обороны города непосредственно не было необходимым. Ну, предприятия работавшие вообще на войну конечно оставались и конечно работали, и никто их не эвакуировал. Я попал от нашего учереждения опять-таки в такую группу инженеров и техников, которые занимались демонтажом того оборудования, которое было необходимо демонтировать и из москвы отправить куда-то на восток и для него уже готовились места, на которых оно должно было работать.Этой работой занимался до глубокой осени. 7го ноября, в ночь на 7-е ноября Сталин на станции метро площадь маяковского собрал людей на торжественное заседание, посвященное годовщине великой октябрьской социалистической революции, сделал тот доклад, который теперь общеизвестен и всем стало ясно,что война эта затяжная, что она не будетпроиграна, что она не может бытьпроигранадаже просто по ситуации, по положению вещей в мире, но это потребует больших жертв,это потребует значительных усилий, больших материальных тоже жертв, кроме людских, и что это будет все очень трудно и не кончится в ближайшие как говорится 2 недели. И вот уже наврное в начале декабря или в середине декабря из москвы начали эвакуировать и предприятия тоже достаточно серьезные. Перед этим в москве однажды была паника какого-то 15го октября, когда немцы подошли близко к москве и была опасность, что они войдут в город, ну может быть и не возьмут город, но во всяком случае какие-то бои будут. Люди рванули из москвы, бросая на улице свои чемоданы, бросая все что угодно, управдомы выбрасывали домовые книги, ну в общем скандал был большой, но это было железной рукой пресечено и к декабрю в городе был настоящий военныя порядок. И вот наш трест, который обладал очень большим парком измерительных приборов, инструментов и всего, что необходжимо для работы в области энергетики, решил, тчо ему необходимо тоже свою часть, лепту свою внести в дело эвакуации, и отправить это все куда-то в безопасное место. Ну по этому поводу кооперировались с одним из оборонных заводов, который тоже покидал москву, правда не полностью, а частично, и таким образом мы были эвакуированы в феврале 42 года на урал, о чем я сейчас и расскажу.
Ехали мы на урал, естественно не в нормальных пассажирских вагонах, а в товарных вагонах вместе с нашим оборудованием, которое берегли от расхищения, потому что по дороге можно было наблюдать, как из наших вагонов, да и не только из наших, и пытались, и действительно утаскивали ценные вещи, какие-то может быть даже и не мародеры, а предприятия, которым оно было необходимо и которые за ним охотились по пути следования маршрутов, эвакуирующих оборудование с запада на восток. Попали мы в город Нижний Тагил, в котором находился в свое время уралвагонзавод, это был действительно вагоностроительный завод, но не пассажирских вагонов, а грузовых, всякого рода платформ, цистерн, ну всяких вагонов такого назначения, производственного. А во время войны на него был эвакуирован кусок харьковского паровозостроительного завода, того самого, на котором я в молодости отработал 10 лет. Завод этот теперь уже был завод номер 183, попал он на эту вагонку, как назывался уралвагонзавод, и там потихоньку уже начал что-то такое предпринимать для того, чтобы начать делать те самые танки, которые он делал в харькове. А харьков-то был уже немцами взят еще в августе по-моему 41го года, но эвакуация была очень длительная, потому что от харькова до нижнего тагила было довольно далеко, а транспорт в это время действовал очень трудно, все было мобилизовано для фронта, а для эвакуации предприятий отдавались те составы, которые разгрузились где-то на западе к линии фронта, а возвращались обратно порожняком, вот они-то и везли эти самы предметы эвакуации. Ну короче говоря, завод этот уже начинал работать в этой области, в танковой, но еще не достиг больших успехов. Это был февраль 42 года. На этом заводе я увидел кучу своих бывших сослуживцев, и вообще говоря мог бы и остаться, если бы не был мобилизован своим трестом, в котором я работал и с которым я вынужден был из нижнего тагила уехать к месту назначения треста, а он был эвакуирован в свердловск, куда я и попал.
И в свердловске я обнаружил опять-таки кусок этого харьковского завода, кусок ленинградского кировского завода, 10й цех, тоже танковый кстати, которые оказались в свердловске и должны были там что-то такое предпринимать для себя. Для них уже не было ничего предусмотрено, потому что свердловск уже был набит ранее эвакуированными предприятиями, а туда уехало много с запада, и для нас места просто не было. И наш трест, который приехал тоже в свердловск, тоже оказался "невеста без места". Причем свердловский военкомат тут же начал сортировать гражданские учереждения с точки зрения персонала, можно ли кого-либо мобилизовать и отправить на фронт, а нужен ли кто-либо здесь в свердловске в обороне, которая требует своих заводов и своих людей,а люди еще далеко не все приехали, часть эшелонов еще в пути, а тут приехал целый трест специалистов, из которых можно людей взять. Ну и естественно нас взяли, и вот я как раз и попал на тот самый 76й завод танкопрома, который состоял из куска опять-таки харьковского 75го завода, а он в свое время откололся от 183го, (каша была большая), и от куска какого-то завода, который отпочковался от уралмаша. Одним словом, для нас было все, кроме места. Места не было, место было все занято вплоть до отдельных кинотеатров, где делали какие-то маленькие заказы военного порядка, бань, которые тоже уже были заняты, и места для нас не было. Были недостроенные 2 корпуса на заводе уралэлектроаппарат. Но корпуса эти нам не отдавали, потому тчо этот самы электроаппарат тоже уже конечно работал на войну, и там уже конечно ставилось какое-то оборудование, эвакуированное с запада, и деваться нам по сути дела было некуда.
И вот тут директор этого завода, на который попал и кусок нашего треста тоже, и я в том числе, Кочетков Дмитрий Ермолаевич, очень энергичный, очень деловой человек,вообще-то генерал-лейтенант по воинскому своему званию, предпринял героические шаги. дело в том, что каждый день приходили эшелоны с эвакуированным оборудованием, которые надо было быстро разгрузить, тчобы вагоны можно было вернуть опять на запад и продолжать нагружать там оборудованием, которое эвакуируется. Разгружать их было некуда, потому что это была станция аппаратная под свердловском, это 4 км что-ли от свердловска, которая уже была забита ранее привезенным оборудованием, сброшенным с тех вагонов, которые уже давно ушли. И тогда из нас были созданы бригады, которые занимались разгрузкой этого оборудования и оттаскиванием его (где-то вручную, где-то с помощью каких-то тягачей, ну как удавалось) хотя бы в сторону от станции, чтобы не закупорить ее всем этим железом. И в это время от этой станции строилась железная дорога к тому месту, где около завода уралэлектроаппарат должен был строиться наш завод. Это было очень сложно, это была лютая зима с 40градусными морозами,это не было никакой совершенно дороги, которую надо было сделать из ничего через лес прорубиться каким-то образом. И рубили этот лес, распиливали его, из него делали так называемую лежневку. То есть дорогу из бревен, которые лежали одно около другого и не двигались, потому что все это уже замерзло как единое целое. Очевидно было, что эта дорога очень быстро весной растает, но тем не менее это было так. Да, я же не сказал о том, что эта дорога была и железной дорогой тоже, по ней был положен рельсовый путь, на этих бревнах, на этом люду, с тем, чтобы тяжелые элементы эвакуированного оборудования на каких-то платформах, толкая их вручную, можно было дотащить до места монтажа.
Помимо этого нато место, где предстояло быть нашему заводу, надо было подать электроэнергию, потому что опять-таки это было далеко от всех видов нормальной цивилизации. И мы тянули туда линию передачи на деревьях, которые оставляли стоять на корню, обрубая у них только верхушки, это были сосны, у которых хвоя была только на самых верхушках. На эти деревья прибивались поперечены, вешались какие-то изоляторы, если таковые нам удавалось в своих эшелонах найти, и линия вешалась - вы не поверите - из колючей проволоки, потому что другой проволоки в этот момент у нас не было. Она была, но она шла на каком-то эшелоне, и когда он придет, было совершенно неизвестно. Тем не менее, такая линия была протянута, внизу была сделана площадка, на которую был поставлен мощный трансформатор, один и другой, 30киловольт на 6киловольт, 6киловольт на 380вольт, цугом, друг за дружкой, и в результате мы получили те самые 380вольт, то есть 220 фаза ноль, на которых и можно было включать какое-то оборудование с тем, чтобы оно работало. Вот так происходил монтаж нашего предприятия. Да, я не сказал, что те цеха у уралэлектроаппарата нам все-таки удалось оттягать, 2 цеха, 7ми пролетку и 3х пролетку, но они были тоже недостроены,это были только будущие остовы будущих цехов, которые пришлось достраивать по ходу пьесы становления нашего предприятия. Мы в это время находились в землянках, питание нам привозили с уралмашзавода в термосах, причем в этих термосах борщ или суп, неважно что, как правило, замерзал, его рубили топором и вам давали кусок льда с вмороженными в него кусками там картошки, капусты, что там было, 500гр борща, с которым вы могли делать что хотели - нагревать его где-то разводить костер, потому что не было.ю ну ничего не было, это было какое-то совершенно робинзоновское существование.
Ко всему этому следует добавить огромное беспокойство за судьбу всех своих близких, потому что мои отец и мать из харькова уехали, я не знал куда, не знал, доехали ли они куда-то и где они находятся, и живы ли вообще.[...]
Жизнь на заводе начала налаживаться. Достраивались какие-то стены, какие-то крыши над теми недостроенными корпусами, строились какие-то деревянные корпуса, во всем этом сразу же размещались станки, на деревянных настилах, положенных как-то на балки на какие-то, станки эти подключались самым странным образом, потому что с кабелями было плохо и вообще с электрохозяйством было плохо, но тем не менее подключались и начинали работать. Было холодно, было голодно, мы получали карточки, правда, больше чем в нормальных служебных так сказать гражданских учереждениях, но тем не менее совершенно недостаточные для существования. Причем, получив карточку, мы ее тут же отдавали в ОРС, в отдел рабочего снабжения, и нам выдавали другую карточку с талончиками на питание. Питания в день быд один раз, но кроме того иногда раздавали дополнительные талончики, так называемые пятерки, по которм что-то такое иногда подкидывалось, чтобы мы второй раз могли вечером покушать. Рабочий день номинально был 11 часов (ну 12 с обеденным перерывом)
